как нелегко воссоздавать исходный код каких-то таинств. лубянка. школа. третий класс. со мной учился мальчик Янис. в сознании был вязкий щит, не различавший сбоя схемы: как есть, так назван. Как звучит — так и должно, должно быть, верно.
еще не рос ни грамм мозгов и в нашем скомканном веселье мы были то вольер щенков, то ли садок с речной форелью… ну, “Янис Ласман”, мало ли — Назвали, значит, уж как есть. И так не искала я ни следствий. и ни, тем более, причин.
и только через много лет, в который раз пройдя по Риге, — я вспоминаю, обалдев, его фамилию и имя, — чьи слоги, морфы и заряд от плоти плоть вот этих сбитых углов — вставали в звукоряд ЕЁ динамики и ритма.
Нелюбопытство - дар богов, раз был никто не озадачен, насколько выборка слогов звучала на регистр иначе. Нет, в мельтешении вещей не уловить, копаясь в ранце, что Латвия меня уже отыскивала в подпространстве.
В четырёхдольник, в полшажка, в Юле Мазуриной, быть может, на мягких лапках из-за парт в мой горизонт входила Польша. Не напрямик, наперерез, а плавно, нежно, в малых дозах — её светловолосый образ. её бликующий рефлекс.
Рей Бредбери вёл силой слов к щебёнке рельс, к цветущим макам — и вот цепочкой трёх щенков идут Байковский, Ласман, Малкин. вот я с одним из этих трёх — пришли, заняли подоконник уперлись рогом в спор какой-то и выясняем -дцать минут за тамагочи, сейлор-мун, сюда же — лого Dendy (слоник),
и физик, стоя у стола, и слыша гул щенков с галерки, — в сердцах взревает: “Два трепла!” и выпроваживает мелких: садок с форелью скалит пасть; я слышу коридорный холод и запинаюсь, становясь с Абрамом Малкиным у входа.
весь этот дикий оливье осколков флексий гнутых, битых — на самом деле был как след беззвучной Речи Посполитой над всей Лубянкой, в стыках дней, в массиве банков и притонов. В щелях реальности, в микронах воды. В реальностях щелей.
В какой-то мере весь наш скоп, — мы — были правнуки Варшавы. Её распределений, кадров, Подписанных договорóв. (!) Никто не спрашивал, не думал не напрягал свои умы тем, что за судьбы были суммой, рефлекс которой были — мы.
Топорщила щенячью шерсть вся эта маленькая свора. Мы принимали всё как есть — не от добра и кругозора. Не потому что в детстве всё — добро (мы даже не старались) а просто, если ты щенок, — твои мозги — не про анализ.
Мы были интегралом, взятым от неизвестных величин, последствием. итогом. платой. полуслепой контурной картой каких-то женщин и мужчин.
Конгломерат. Гигантский город. в нём - шестиклассников стена. вокруг помелькивают коды, вштрихованные в имена, как выясняется сквозь толщу десятков лет, обрывков фраз - в приставки, и во что-то больше, неосязаемее кожей, прозрачней и огромней нас.
Оно накатывает. Оп. В обменном пункте. Может, в пробке. Я застываю от такой ежу понятной дешифровки, которая, как Тайлер Дёрден, всю жизнь поблизости ждала, спокойно зрела с томной мордой, чтоб просто шасть из-за угла:
Здорóво, Оль. Держи зацепку. Отличный день, не правда ли? Горит лицо и кофе крепкий. ну что, балтийщица. Смотри
опережение: куски реальности переместились: десятиклассник у доски, всклокоченный Андрюха Жвирблис, и я бы точно в ум взяла, как дик, ссутулясь, у стола он…
читать дальше В Золитуде дождь. Ты прошла с зонтом. Я легко могу предсказать: потом ты стряхнешь с него воду озер и дамб и поставишь в угол к другим зонтам;
в Золитуде дождь. Он всегда идёт в день, когда спланирован мой прилёт, даже если метеоролог нем. так выходит. Проверено временем.
Ты оставишь зонт и пройдешь вдоль касс и я буду толочься тут еще час.
Потому что твой подростковый рот я тайком срисовываю в блокнот и завидую, честно признаюсь здесь, как ты хороша в твои двадцать шесть.
В Золитуде дождь - с неба льет залив В дождь пересобираются пиксели и однажды пересоберутся так, что ты заведешь сразу двух собак,
выйдешь в город, купишь второй зонт и поедешь в центр, где сирень цветет под дождем воды из ближайших рек и обнимешь парня из Пляуниек.
а еще через год и четыре дня ты поедешь в клинику Страдыня
одному из псов скажешь “не бузи“ и легко шагнешь в кабинет УЗИ и исчезнешь из виду на все недели. …да, я буду скучать по своей модели.
А в Москве, где сто лет не было дождя, выйдет манга о ком-то типа тебя, может, мальчике, может девочке - как пойдет в ней - десятки черт, что я крала год
в ней бесшовный киборг штурмует мосты, а бесшумный ниндзя - немного ты, не один в один, а скорей типажно. а остальное будет уже неважно.
мы познакомились в баре на Элизабетес иела я пленилась и попросила его номер он ответил, что на дворе не концлагерь, и что люди давно используют имена, а не номера. Красиво отбрил: я шла, улыбаясь, меня облила маршрутка, совсем как на Соколе, только у Кришьяна Барона. это было хорошим знаком. прежде чем стать неидеальным, не лучшим - сделайся хоть каким-то. просто сделайся. найди свое имя повтори свое имя повтори свое имя услышь свое имя обрети вкус, поверхность, температуру и тень. сделайся выпуклым и шершавым, как вязы на Виестурдарзс, у самой воды.
Позднее, чем мы познакомились, трудно купать коня. Вынуть медицинские швы, да собраться с силами. Как ты мне непросто даёшься, моя красивая. Сложно поверить, что что-то из этого - действительно для меня.
читать дальшеОтшумишь своими корабельными соснами, и забудешь То, какие стихи я вышёптывала, глядя в кожу твоей Двины. Инициируют до одиннадцати обычно, так и выходят люди. Но в опоздании к инициации нету моей вины.
Вот я, вышла, нарочно-совковая, и вся замерла от нежности, От неожиданной силы нежности. Какие латышки красивые, какие же лица у них анимешные, Вот я вышла, привыкшая вмешиваться в грубой форме, в кирзе и опешила в пятой степени глядя на поверхность твою, столько раз тараненную, гладя рукой кожу сосновую и серокаменную слушая небо, с которого вниз океан дождя.
Разве свои сосны растила Юрмала - показать мне? Разве этот берег серопесчаный - мой? и это нет, Ты всегда пощелкивала на ветру корой сама по себе. Я просто сюда попала однажды. Утренней автострадой в твой Вентспилс выехала однажды, Я просто услышала этот язык однажды и продалась с потрохами твоей газированно-звонкой аудиоволне.
в день, когда всё как-то стало сразу ни то, ни это, тусклая жизнь - я поняла, как называется строй у подножия Этны - сицилиизм. самый хороший строй, справедливый как папа с мамой, чистый как дождь. строй, при котором ты просто живёшь и помнишь про реки магмы, знаешь и ждёшь.
В Берлин едет Каганов, которого я узнала и люблю с 2014 по наводке от mdevils
есть в этой новости что-то терапевтично-успокаивающее. Вообще на такие встречи идут не за искусством, а подуспокоиться. В этом все писательство и все силовые поля критических тенденций.
Если пишущего любят, если соприкосновение с ним каким-то образом дает почувствовать себя дома - то будут тебе и разборы, и критические анализы, и длинные простыни всяких интерпретаций, и критика и хуитика и битвы мнений и всяческое обозначение этого человека как существующего. Многия копья ломаются вокруг написанного не потому что написанное сложно, а потому что написавший нравится. Если писателя не любят, то любое самое его противоречивое и сложное не обсуждается - его тупо нет.
Привет, на меня подписались новые люди, поэтому давайте я коротко введу в курс дела, что кого.
читать дальше— Меня зовут Ольга, мне скоро 34 года, я родилась в Москве, но последние несколько лет живу в Берлине.
— Я хотела стать богемистом, учила чешский язык (на отделении славистики в Прибалтике), но недоучилась и вот вжух и на моем счету один брошенный универ.
— «В детстве» (на самом деле в 23 года) я несколько месяцев проучилась на киномеханика и работала потом около года по специальности, было норм. Но всё-таки работа включала таскание тяжестей, а у меня низкое давление, поэтому я пока всё.
— Я пишу стихи. Есть даже псевдоним для стихов, всё как у больших.
— Однажды я получила грант размером в миллион рублей и сейчас дотрачиваю этот миллион на написание научной работы о культуре досоветской Прибалтики.
— Когда я её допишу, с наукой будет покончено.
— ....наверное.
— В Берлин я переехала не потому что я умная и пробивная, а тупо замуж.
— На самом деле я умная и пробивная, но немного в другой вселенной. В этой вселенной я в основном молчу и охуеваю, а всё вокруг как-то едет само.
— Я монголоид с «нависающим верхним веком», и мне не подходит большинство способов макияжа глаз с русскоязычного ютуба. И еще у меня лицо вообще ни разу не годится для селфи, поэтому в инстаграме в основном еда.
— Мои стихи не обязательно читать. Я вообще развиваю это направление в основном на журнальную публику и всякие слэмы, а близкие друзья мои за редким исключением вообще никаких стихов не читают и слава богу.
— Годам к сорока пяти я намерена записать хотя бы пару музыкальных треков. По всей видимости это будет синти-поп либо техно. Активно лежу и ничегонеделаю в этом направлении.
— Я люблю репродукции старых православных икон. Если бы у меня были бешеные миллионы денег, я бы иконы коллекционировала.
— Мне кажется, что иконы и техномузыка - явления одного эмоционального порядка. Оба как будто пробивают какое-то пятое измерение, а в нашем существуют как проекция.
— Считаю, что стилистика манга и аниме — одна из самых гениальных, универсальных и всепроникающих находок рисующего человечества. Даже став относительно равнодушной к аниме, я продолжаю отдавать должное мощи и уникальности самого стиля.
— Я вожу туры по Берлину. Про это есть группа в Facebook и сайт