Больше угляНедавним ночером перечитывала Тамару Путинцеву, "Следы ведут в пески Аравии". Впервые читала между 12 и 14, что ли, годами. Отцовская настольная книга плюс мои беспокойные руки. Итог.... книга в руках подростка. Динамитный эффект.
...перечитала. Помнила только урывками, как беспокойный сон - лишь самое яркое, доходчивое. А сейчас увидала не яркое, а главное. Карстену было 25 лет, когда ему предложили поехать туда, в Саудовскую Аравию, в Йемен. И дали два года на подготовку.
Путинцева скастовала уникальный скол подпространства, где соединились жаркая египетская пыль, оседавшая на кедах в мои четырнадцать - и геттингенские улицы, где я никогда не была, но которые позже аукнули мне Гофманом и этим вот «Sie ist der hellste Stern von allen, hier kommt die Sonne». А уже тогда, в 1999 - Нибуром и Зеетценом, их работой, монохромным калейдоскопом иллюстраций, сценой смерти Петера Форскола, сценой паломничества к Каабе, сценами в синайских монастырях и на таможенных заставах, вкраплениями рассказов о переводах и переговорах, прямыми аналогиями с отцовской работой. Иначе никак не объяснить, почему в моей личной голове так тесно сжаты арабский язык и Германия. Да знаю я, знаю, что Германия очень разная — да не о том речь сейчас.
когда в 27 лет Нибур уехал - он уже знал язык. Уже читал оригиналы и поэзию, уже годно объяснялся с населением местных стран. он смог это за два года в Геттингене. Обычный упорный человек. а ведь это был чёртов арабский. не эстонский, не чешский - арабский. Где даже блядские буковки пишутся в обратную сторону и меняются по начертанию в зависимости от того, в середине они, в начале или в конце слова. Любые падежи в сравнении с этим - херня.
И я смогу. И я начала польский в 26, а продолжаю в 28. Даже больше того - уже смогла, в немалой мере. Уже шарю, хотя до аналитики и целеустремлённости Карстена Нибура мне как до Китая раком. Значит.... Почему-то даже Зеетцен и Буркгардт из второй и третьей части произвели на меня не столь монументальное впечатление, как Нибур. Первый из троих. И, под конец - единственный из троих... Значит, вывод - можно и больше, и лучше. Даже я смогла. Даже со своей неуверенностью и постоянными тормозами. Бегло не заговорила, что читать без тремора и переводить - начала.
На неделе плотно взяла в руки "Ciemność i pleśń". Села со словарём - смогла. И чешский смогу. просто больше угля. Прочитайте Путинцеву кто-нибудь. Вот, я даже оставлю ссылку на файлообменyadi.sk/d/w4CApPjjUD8Xc. Пусть кому-то это будет интересно. Разделите, пожалуйста, дыхание моих четырнадцати, моё отрочество.
почти четыре года назад я впервые переводила статью об использовании этой технологии - захват движения, motion capture - в анимационном фильме о Беовульфе. но то был только перевод, у меня были только неиллюстрированный текст с описанием процесса съемки, словарь, тетрадь и не было интернета. тема была быстро отпущена - переведено, усвоено, отложено в дальний ящик сознания.
сегодня, наконец, я увидела, как это происходит — на примере другого ролика. И я рада этой находке. она не только сделала наглядным переданное тысячей букв — но и вернула ощущение тех вечеров над переводом, тех вещей, тех дней. Если нужно сразу к делу, то можно смотреть с 3:09.
меня навестили Габриэла Градива и её друг, инженер-металлург Саша Девишин. Сдвигается колесо. Жизнь едет дальше. Я продолжаю быть.
Целый огромный живой человек был наотмашь вырван в этом месяце-июне из моей жизни. Одна из глыб в основе моей памяти, родное лицо, игравший со мной и дравшийся со мной. Создававший моё сознание, как мама или брат, как бабушка или папа. Целый огромный живой человек вошёл в таком недавнем марте в мою жизнь, начал читать мне и говорить мне, играть со мной, доверять мне, вверять себя мне.
RzeczpospolitaВсю предыдущую жизнь словосочетание "Речь Посполитая" вызывало у меня лишь зевоту и лёгкое раздражение: эти два слова были просто печатными буквами на шероховатой бумаге учебника по истории, и грозили мне только одним - очередной тройкой. Или двойкой, как повезёт.
И лишь теперь, на 29 году жизни (но ок, ещё на двадцать седьмом, когда я уже постепенно накачивала смыслом некогда пустовавшие фракталы в своей голове) - благодаря лингвистике, для меня зазвучали и приобрели настоящую осязаемую плотность эти два слова. (На русском - два. На польском и на литовском - вообще, оказывается, одно). Не просто некое канувшее в прошлое государство. Отстранённое и отвлечённое, как какая-то Ассирия или Спарта. А место перетекания одного цвета спектра в другой - поразительная стыковочная линия, граница-водораздел и слияние славянского языкового массива с балтийским. Точка соединения двух древнейших человеческих морей. Грандиозный языковой кайнозой. Два больших родственных моря с сохранившиеся видимой глазу и слышимой [тег = подготовленному] уху линией слияния. Там, где балтский северо-запад становится южнее, южнее и вот уже плотно схлёстывается с западнославянским миром.
Потому Литва не сразу была мною оценена - не такая "чистая" в моих стереотипах, как Латвия, не такая образцово-балтская, какая-то в странных крапинках и оспинах вечного взаимопроникновения. Слишком пограничная, слишком южная, почти выпадающая из моего восприятия Прибалтики как таковой.
Но, наконец, я оценила эту "пограничность" совсем с другой стороны. Увидела красоту этой смежности, переходности. И этнической, и языковой, и земельной. Самая нижняя, самая южная из стран Балтии - драма её и самая большая интрига - как раз в этой диффузионности проникновения молекул одного металла в другой, смена ядерного заряда. Интрига пограничного состояния. Литовский-польский стык, пограничье "балты-славяне". Не говоря уже о массе внутренних градуирующих диалектов в самом польском и в самом литовском. И люди, и языковые процессы подчинялись этой закономерности. На политическом уровне Польша с Литвой создали этот вполне прочный конгломерат, настолько магнетичный, интенсивно-жизнеспособный, что силой тяготения в него вбрасывало в свою время и части Белоруссии, и части Украины, и части русских территорий. На этническом уровне - абсолютная норма в плане смешения польских, литовских, белорусских кровей. На языковом уровне - длиннейшее и драматичное сосуществование, сперва с экспансией литовского языка более напористым и инфраструктурно подкованным польским - а затем мощный реванш, обозначенный как минимум литовской национальностью самого знакового польского поэта - Мицкевича.
И, конечно, это лишь самый поверхностный, самый неглубокий, ознакомительный обзор ситуации.
И, конечно, бесконечные свободные радикалы праславянского языка. Базового что для поляков, что для белорусов, что для русских. Эти радикалы, оставшиеся блуждать в толще литовских морфем и так неожиданно отзывающиеся то в старославянском, то в польском, то в древнерусском. И что-то такое само собой разумеющееся для литовского, не вызывающее ни ажиотажа, ни удивления - ну, есть они там и есть))) "Всегда так делаю". В порядке нормы. Потому-то для специалистов по старославянскому языку так важны сегодня знания в литовском, и нам даже попытались объяснить это на первых занятиях. Но я тогда этого не поняла, и не особо-то поверила, потому что ещё не сложилось в голове нынешней цельной картины. Наивное лольё.
У Кости Кинчева в группе Алиса был очень один очень увлекающийся всякой дурью музыкант. Причем ганджубас для него давно уже был детским визгом на лужайке, там все было солидней намного. В какой-то момент Костя, озабоченный здоровьем своего соратника, поставил тому условие: или, мол, чувак, ты завязываешь - или мы расстаемся. Чувак завязал. Во всяком случае, на время. И вот работают они первый после завязки концерт. Отработали, ушли со сцены. Завязавший же сидит неподвижно за своим инструментом, остекленело глядя в пространство. Обеспокоенный Костя подходит к нему, трогает за плечо - чувак, ты в порядке, мол, что с тобой? Тот переводит взгляд на Костю и потрясенно вопрошает: - Слушай, Кость, а мы что, всегда такую хуйню играем?
первое, что я подумала, увидев этот ролик - "Да они ебанулись".
Но когда стало видно, что на девочке всего-навсего комбинезон, и когда она затанцевала по-настоящему... Это как с Грёнемайером, это как с Naughty Boy - ролик больше, чем песня. Тот самый зверёк, который просыпается к этому возрасту в каждом городском детёныше человека, та дикая, не находящая выхода энергия. Одиночество в кубе, которое заставляет рассказывать истории самому себе и раздирать собственную грудную клетку в поисках какого-то возможного другого, настоящего себя. Пожалуйста, пусть это увидят и поймут родители всех городских подростков. Пусть не заставляют их только учиться и есть, пусть говорят с ними, пусть не бросают их как попало. Потому что. Безумствующий горностай в каждом. Голодный более, чем привычным физическим хищным голодом. Аккурат в 11 лет я видела горностаев в питерском зоопарке. Узких, белых и зимних, как эта девочка.
Это были самые быстрые и безумные в своей быстроте существа на свете, казалось - они высекают искры о собственную клетку. И эта ожившая подростковая молния в клипе - это они. И каждый живой человек, выкормыш урбана в 11 - это они. И клип этот сейчас половина обблюёт, и одна четверть выгородит, и одна восьмая или шестая расслышит по-настоящему.
К сожалению, до сих пор самой доступной мне книгой по археологии Балтии является сборник Академии Наук СССР 1987 года.
Или к счастью, потому что кого я обманываю? - ведь меня не хватает сейчас даже на простое поддержание прежнего уровня. С момента окончания универа прошло пять лет. Пять. Всё это время я занималась чем угодно, но не прокачкой первой специализации. И даже в элементарном учебнике Авдусина я некоторые главы перечитываю с опаской - что? Кто эти вещи? Где эти стоянки? Что это за страты вообще? Пусть будет какой-то один источник. Что-то одно, но не компилятивно-скомканно-рваное, а хотя бы цельное с т.з. подачи инфо.
......сперва это было игрой. Я просто бегала по чему-то типа малого ботанического в Москве, потому что задачей было - увидеть и не спугнуть заплутавшую там косулю.
Но с каждым моим шагом или вообще перемещением - ситуация менялась. И вот в какой-то момент я уже должна не увидеть, а непременно добыть. На мне что-то странное, типа пажеского одеяния и одновременно лёгкой брони, в руках кортик, сад вокруг постепенно расширяется и растёт, в нём наступает осень, а главное - это уже не сад, а сложно вырастающий один из другого Холм. С гранитными отвалами по одним сторонам, с песчаными дюнами по другим. Целая спиралевидная микросистема с самыми разными зонами.
Косуля (или уже олень?) остаётся по умолчанию. Возможно, я здесь уже пару недель. Несколько раз я видела его силуэт на дальних отвалах... Здесь уже вовсю осень, а во мне давно проснулось странное чутье - в своем охотничьем полуброне-полупажеском костюме меня тянет прилечь, почему-то по-пластунски я могу развить невероятно высокую скорость, я животом ощущаю каждую неровность, и даже следующий, только едва видный впереди изгиб местности. Глаза только завидели - а кожа уже знает, как и с какой скоростью будет преодолевать. Преодолевать? Скорее сливаться. Несмотря на порезы и ссадины - я сживаюсь с каждым проползаемым по-пластунски отрезком, я дышу им, срабатывает какая-то гипертактильность, ощущение объема окружающего пространства даже затылком и локтями, холм со всеми его зонами так же дорог мне, как искомый олень.
Я помню, что где-то там остались границы холма, что где-то за парой стен весь этот громадный заповедник будто "отключается", и через КПП можно выйти просто в нормальный городской мир. Но я туда успею. Холм, по которому я несусь, огромен. Он поднимается выше города, он только снаружи казался участком города для прогулок на природе, а здесь, внутри тут поздняя осень и здоровенные овраги, обрывы, нагромождения исполинских тысячелетних мшистых валунов и купы деревьев. С одного обрыва можно видеть озеро, оставшееся далеко внизу, с другого заметно, что та сторона холма - пустыня, а если отыскать собственно край холма, какой-то Итоговый Обрыв, то можно увидеть океан.
...я решаю, что взглянуть с самого края холма - не такая плохая идея. Мной преодолен не первый лес, и даже один раз было не избежать дюн и песчаной бури. Я миновала разрушенные здания, очень древние, сами похожие на гранитные валуны. Я знаю куда идти, просто надо проявить ещё немного чутья и смекалки. Я словно взбираюсь уже не по холму или горе, а по целой небольшой планете, которая вместо шара завернулась в полную климатических зон спираль.
Достаточно ровная гранитная площадка - словно готовая для обзора с края. Мне в лицо ударяет ветер, доносящий океаническую соль. Закат огромен. Он просто гигантский, над всей верхушкой места, где я нахожусь, и над всем видимым мне океаном нависает этот колоссальный закат. В его лучах я вижу частичку города, вместившего в себя холм - просто узкую полоску горящих огней и асфальтированной трассы, а сразу за ней начинается океан. Здесь дует сильный ветер, и хотя я понимаю, что ничего не сделается этой площадке - мне становится пронзительно, нестерпимо, но и уйти я не могу. Я понимаю, что если встану - то непременно вздрогну, дёрнусь, полечу вниз. и я остаюсь лежать, прижавшись животом к граниту, и видеть сверху, как кругообразно идут подсвеченные закатом океанские волны. да, это огромная высота, и в то же время я вижу и узкую полосу городских огней внизу, и спинки блестящих тёмных существ, синхронно и неторопливо ныряющих и выныривающих чётко по контуру каждого волнового океанического круга. Я могу только гадать, кто это - с такой высоты - касатки? киты? мирные плезиозавры? (дельфинов на таком расстоянии, я решаю, что вряд ли бы разглядела....). И этот безумный тёмно-персиковый закат, и горизонт - куда хватает глаз, и холодный гранит под моим животом, и тянущие, зовущие порывы ветра.
Я решаю возвращаться, и тут выясняется, что эта площадка - обзорная, что все вокруг меня - хитро спланированная туристическая Башня, почему-то сейчас выясняется, что смотрела я с незастекленного гранитного балкона, вживленного в эту высокую постройку. А возвращаться вниз приходится уже не холмом, а студийными стенами, многими лифтами, мимо улыбающихся секьюрити, и я смогла попасть сюда в обход, по всей видимости, просто потому что в процессе погони за оленем слишком хорошо поняла местность. По крайней мере, никто не спрашивает билета на Башню идущего назад, а моя истрепанная одежда вызывает у всё новых идущих навстречу секьюрити только улыбку - возможно, меня принимают за актера.
Но мне немного больно. Я понимаю, что возвращаюсь вниз, в город, только чтобы переодеться и попить. Мне нужно снова увидеть это бесконечное с гранитной круговой обзорной площадки. Это моё, мой пейзаж, мой прозрение. я поделюсь с кем угодно, мне не жаль, но и сама я должна непременно бывать там чаще.
Как же долго спускаться, лифт за лифтом, сектор за сектором - немудрено, я и вверх-то по Спирали поднималась, обходными путями и лесами наверное, пару недель.
И тут - странно - начинается зона затемненных баров, каких-то кабаков, я понимаю, что я уже в нижнем секторе башни, и что выход близко. Но я плутаю этими кабаками, раздражаюсь и не могу выбраться. И тут я налетаю на клан каких-то не то сутенеров, не то просто косящих под бомонд алкашей. Один из них, ниже меня ростом, в дико засаленном малиновом пиджаке (lal what?) смотрит на меня особенно внимательно. И тут я понимаю, что ему очень плохо. Он не только пьян - он ещё и тяжело болен. И одновременно он опасен, потому что.... ну не может лично мне быть ничего хорошего от этих живущих "по понятиям" бугаев. Спасибо, в прошлой жизни, пусть и по касательной, но имела дело... больше не хочу. И тут он преграждает мне дорогу, я смотрю в его лицо сверху вниз и понимаю, что раз он тут - то надо показать ему происходящее там, вверху. Он сам вряд ли знает, зачем сюда пришел, он вряд ли осознает, что тут в Башне есть ещё что-то помимо сектора с пьянкой и кабаками, но я не прощу себе, если не выволоку его наверх. Но как идти, если билет теперь точно понадобится? А у него он есть? Есть, наверное, если всех этих сюда в принципе пустили... А у меня он есть? А почему у меня должны его проверять, если я тоже и так уже здесь. А как я найду дорогу?
Мне приходится брать этого человека с собой и идти вверх, обратно. Искать дорогу среди системы перебегания от лифта к лифту, догадываться смутно об устройстве проходов в этой телевышке. По счастью, удаётся избегать и охранников, и служащих - я не знаю, помешали ли бы они мне, но чувство, что лучше без них - остаётся. Человек с собой мне неприятен, он меня пугает, но почему-то я очень сильно желаю указать ему на океан с гранитной площадки. Человек этот с каждым шагом всё неопрятнее, он скорее всего просто страдает психическим расстройством, но смотрит на меня тупо-преданно и улыбается нетрезвой улыбкой. Мне плохо, но гранитная обзорная площадка ждёт меня. Очень быстро я понимаю, что, хоть и должна дотащить человека с собой - но очень боюсь неадекватности его поведения на высоте, ведь вряд ли ему можно будет втолковать быть аккуратным, не вскакивать, и главное - о господи - не толкаться.
Я в панике думаю, что произойдет, если он, не отдавая себе отчёта в своих действиях, неловко дернется и спихнёт меня с этой верхотуры. Я пытаюсь представить себе, каково это - падать с такой высоты, к этому океану, настолько высоко, что и уличные огни-то сливаются пока что в общий поток. Прихожу к выводу, что от страха сердце у меня остановится даже раньше, чем я долечу. Но стоп, надо гнать от себя эти мысли, надо внушить человеку лечь на живот и не делать на верхотуре резких движений... Как внушить? Я начинаю срываться, я дергаю своего спутника, когда он произносит очередной бесмысленный набор звуков, я уже повышаю голос на него. Два раза я тренировала его и себя, заставляла повалиться на живот, какими-то невероятными услилиями подыскивала слова и жесты, которые были бы понятны даже сумасшедшему, отчаянно втолковывала необходимость не делать резких движений там, наверху. Если в такие разы, когда я тренировалась падать на живот и валила на живот ведомого человека - мимо нас проходили очередные охранники, - они снисходительно посмеивались и шли дальше, а я молила небо, чтобы так и продолжалось, в случае чего, и мне не пришлось бы никому из встречных объяснять своё дурацкое поведение.
Последних шагов к верхотуре я не помню, остаётся лишь фактом, что мы дошли. Да, здесь всё так же. Всё та же ровная, шершавая обзорная гранитная площадка, всё тот же океан, уже не так сильно ошеломляющее неожиданностью зрелище - но по-прежнему колоссальное, шокирующее, всеохватное настолько, что под таким огроменнным небом даже мыслей не остаётся в голове... Я по-прежнему страшно боюсь возможно неадекватного поведения низкорослого сумасшедшего в малиновом пиджаке, и тут понимаю, что вместо человека рядом со мной - уже давно лежащая на животе и печально поднявшая в небо глаза старая, в струпьях и ожогах, собака... В её глазах отражаются крупные звёзды. Чувствуется запах ночного океана, доносится этот характерный бриз. Сейчас не уверена, но во сне могло показаться, что порывы воздуха стали немного теплее. И тут я понимаю что - да, площадка та же самая, сомнений нет - но она сама по себе почему-то уже не такая широкая, с одной из её сторон заметен выступ башни (как будто бы это был балкон, с торца которого начинается стена другой квартиры), а у дверцы, вроде той, через которую я сама вышла с этим старым псом на верхотуру - сидит девушка в длинной льняной юбке и переднике, типа средневековой служанки. Он как будто прикована за ногу цепью, но, кажется, это её вовсе не неволит - обрывок своей цепи она держит чуть ли не в собственных руках. Она, вроде как, танцовщица из кабаре с одного из ресторанов Башни, и точно так же пришла посмотреть на этот Океан, на узкую светящуюся полоску города. Закат уже почти сошёл на нет (ведь шастала я там вниз-вверх очень долго), кусочки заката догорают только с левой стороны видимого горизонта, а всё остальное - сгущающаяся над океаном, хотя и ясная, хорошо просматриваемая ночь.
Мой диалог с девушкой из кабаре очень короток. Ей особо не до меня. Меня посещает мысль, что и ей надо объяснить, что лучше уж не подходить к самому краю, а если и приближаться - то на животе. Но ей нет до меня особого дела, хотя она отстранённо-вежлива. Она тут не в первый раз. она тут работает, наверное, не первый год. И прекрасно знает все особенности этой площадки, и я ей со своими советами не упала. Она просто пришла сюда за тем же, за чем и я - спокойно посмотреть на океан. ______________________________ Правильнее было бы опубликовать это, когда и проснулась - в прохладные шесть утра. Но собрать воспоминание по частям, не лажая и не путаясь - всё же заняло время.
Человек честно признаётся, что Паланик "не пошёл". Собеседник человека честно выражает мнение, что "пошёл" бы паланик читающему лет в 18, а не в 28, не теперь. В комментариях выстреливает "противник мэйнстрима", который терпеть не может, когда "кто-то навязывает и за тебя решает, что в каком возрасте читать или не читать".
Да кто навязывает-то. Из рук у человека, что ли, вырывали книгу Чака Паланика со словами "Тебе поздно, не читай"? Просто подвели итог. Где мэйнстрим, какой мэйнстрим, кто за кого решает, что за конская логика.