Омсква
Вильнюс плыл по жаре, и его золотые вести
Разносились стрижами над бенедиктинским садом.
Обезвоженные от света вконец изнывали фрески,
Глутаматно осаживаясь пылью на языке.
Рассыпались хоругви, которым в сто лет ничего не надо,
И в бойничной стене собора с Майронё гатве
Оседало невиданной силы солнце, блестя богато,
Рекламируя рай на приболевшей простой земле.
От тепла и жары сквозь асфальт проросли джайны,
Узнавая Шри Махавиру в полупрофиле Кастуся Калиновского.
"Гедимин, ты не прав" - говорила печальная лошадь из бронзы,
- "В этом городе только сигналить флагом, гореть, и плыть,
Посмотри на расположение: город в чашке, бери да пользуйся,
Ну ни разу не вариант для стратега с хорошим локусом,
Ты-то сам хотел, ну, насколько мне, старой, помнится,
Обрѣсти столицы, а не окопной войны?
Гедимин поднимал над городом выпрямленные руки,
Пока солнцу ответствовала выгоревшая трава,
А тем временем в бронзовой голове проносилась мука
Понимания, что вообще-то лошадь была права.
Сверху в город полетят мячи чугуна, жжёный сор и пепел,
В четырех пожарах тут погибнут стрижи и дети,
А когда двадцатому веку исполнится тридцать девять -
Tarybų Sąjunga подпалит на карте мираж границ
Вся страна, как в маркерах фабер кастел, пребудет в зеленых милях
Шляхта будет петь под гитару "Юж раз ми зобрали Вильно",
Но какая сладость -
высокие ноты в стрижиных крыльях
И потёкшая красная карамель будущих черепиц.
Здесь здоровые камни размером с копыто лошади
Изовьются в дорогу близ университетской площади,
Из огромных дверей в апреле в золоте вынут мощи,
А смешные курсанты в фуражках нарежут круг.
Сад вместит стрижей, людей и студентов (они отдельное),
Сквозь латинский префикс жемайтский слог прорастёт как дерево,
Фрески в залах для чтения будут храниться бережно
И закроет Марию стенами Святый дух.
И два джайна, большой и маленький, взявшись за руки,
Подойдут, спустившись со склона, и спросит маленький:
"Это - Вильнюс? Здесь действительно столько паприки?
Или это только иллюзия, жаркий сон?
а большой ответит: здесь на крышах оранжево и без паприки,
Здесь другая вера, другие люди и Нярис - имя реке,
Но не суть, я лишь старше, и должен ответить по сути тебе.
Ты спросил меня - "Это Вильнюс?"
Да, это он".
Разносились стрижами над бенедиктинским садом.
Обезвоженные от света вконец изнывали фрески,
Глутаматно осаживаясь пылью на языке.
Рассыпались хоругви, которым в сто лет ничего не надо,
И в бойничной стене собора с Майронё гатве
Оседало невиданной силы солнце, блестя богато,
Рекламируя рай на приболевшей простой земле.
От тепла и жары сквозь асфальт проросли джайны,
Узнавая Шри Махавиру в полупрофиле Кастуся Калиновского.
"Гедимин, ты не прав" - говорила печальная лошадь из бронзы,
- "В этом городе только сигналить флагом, гореть, и плыть,
Посмотри на расположение: город в чашке, бери да пользуйся,
Ну ни разу не вариант для стратега с хорошим локусом,
Ты-то сам хотел, ну, насколько мне, старой, помнится,
Обрѣсти столицы, а не окопной войны?
Гедимин поднимал над городом выпрямленные руки,
Пока солнцу ответствовала выгоревшая трава,
А тем временем в бронзовой голове проносилась мука
Понимания, что вообще-то лошадь была права.
Сверху в город полетят мячи чугуна, жжёный сор и пепел,
В четырех пожарах тут погибнут стрижи и дети,
А когда двадцатому веку исполнится тридцать девять -
Tarybų Sąjunga подпалит на карте мираж границ
Вся страна, как в маркерах фабер кастел, пребудет в зеленых милях
Шляхта будет петь под гитару "Юж раз ми зобрали Вильно",
Но какая сладость -
высокие ноты в стрижиных крыльях
И потёкшая красная карамель будущих черепиц.
Здесь здоровые камни размером с копыто лошади
Изовьются в дорогу близ университетской площади,
Из огромных дверей в апреле в золоте вынут мощи,
А смешные курсанты в фуражках нарежут круг.
Сад вместит стрижей, людей и студентов (они отдельное),
Сквозь латинский префикс жемайтский слог прорастёт как дерево,
Фрески в залах для чтения будут храниться бережно
И закроет Марию стенами Святый дух.
И два джайна, большой и маленький, взявшись за руки,
Подойдут, спустившись со склона, и спросит маленький:
"Это - Вильнюс? Здесь действительно столько паприки?
Или это только иллюзия, жаркий сон?
а большой ответит: здесь на крышах оранжево и без паприки,
Здесь другая вера, другие люди и Нярис - имя реке,
Но не суть, я лишь старше, и должен ответить по сути тебе.
Ты спросил меня - "Это Вильнюс?"
Да, это он".